Льеж

Оттуда Пётр проехал через Льеж (Люттих), где его угощали от имени кёльнского курфюрста, потом прибыл в Спа. ^[1]

Старые кирпичные казармы, усиленные бетоном по идее «слоистой конструкции», оказались сильнее убежищ крепостей Льежа и Намюра, где сводчатые покрытия были набиты из сплошного бетона, который 30,5-см и 42-см бомбами или пробивался насквозь, или давал отколы, опасные для жизни людей.

Операция по овладению германцами крепостью Льеж очень характерна с точки зрения получения оперативных преимуществ в период мобилизации и как операция, обеспечившая наступление правого германского крыла через Бельгию. ^[2]

Таким образом, германская армия ко времени официального объявления мобилизации уже в большой степени выполнила мобилизационные работы, а на границе с Бельгией были сосредоточены части, которые должны были овладеть бельгийской крепостью Льеж, защищавшей переправы через реку Маас, и тем открыть дорогу через Бельгию правому крылу германских армий.^[2]

Мы уже знаем, что к этому времени пал Льеж, вследствие чего 1-й и 2-й германским армиям была предоставлена широкая дорога через Маас на Брюссель, которую преграждала на реках Жета и Диль слабая бельгийская армия.^[2]

На правом фланге сводная кавалерийская дивизия Гарнье (из частей 2-й и 4-й кавалерийских дивизий 2-го кавалерийского корпуса) с 34-й пехотной бригадой, под общим командованием командира 2-го кавалерийского корпуса Марвица, получила задачу занять переправы у Визе и обеспечить атаку Льежа от возможных контрударов со стороны бельгийцев.^[2]

И в это же время отправился из Льежа в Копенгаген Леон Розенфельд, чтобы надолго остаться у Бора и поработать с ним над спорными проблемами квантовой теории электромагнитного поля.

 Никогда я не забуду речи того брюссельского наборщика, который, обращаясь к рабочим из Льежа, сказал им:
― Откажитесь делать ружья и пушки ― и войне конец!
Фраза эта вызовет улыбку у поклонников бисмарковой проповеди «железа и крови», но отрадно было слышать и такие «наивные» призывы и чуять в проснувшемся пролетарском самосознании многое такое, что теперь уже реально существует, а тогда, в конце 60-х годов, считалось химерами.

Мы подошли к Льежу. Там нас встретил почти зимний дождь, впрочем, вполне гармонирующий с местностью. Льеж очень растянут, думаю, что на другом конце он выглядит совсем иначе. Сейчас мы проплываем промышленный район. Повсюду чёрные дома или тёмный кирпич. Великолепные, необыкновенные заводы. Особенно один – он похож на романский собор из чугуна, верх которого покрыт бронёй, заклёпанной болтами. Из него вырываются рыжий дым и гибкие языки пламени.^[3]:48

Я этим отнюдь не хочу сказать что-нибудь скверное относительно бельгийской армии. Нет, прожив в Бельгии за год до войны почти целый год, я успел полюбить эту страну, и когда её разрушали мне было особенно больно, ибо с каждым новым именем разрушенного города у меня было связано много личных воспоминаний. Что же касается армии, то её героическое поведение во время войны заслуживает только уважения и восторга. Но, ведь, это была регулярная армия, своими кадрами связанная с определёнными гарнизонами, а вследствие этого не столь подвижная и быстро и легко мобилизуемая, как швейцарская милиция. Кроме того, в 1912 году император Вильгельм был на манёврах в Бельгии и наблюдал осаду Льежа, причём от него и его штаба не было скрыто ничего. А в штабе Вильгельма находился… тот самый генерал Эммих, который командовал войсками, направленными против Льежа: он знал крепость не хуже, чем её защитники.

После моих «пробных» выступлений в Уайт-Чепеле меня отправили с рефератом в Брюссель, Льеж, Париж. <...> Из Парижа я совершил поездку с рефератами по русским студенческим колониям Брюсселя, Льежа, Швейцарии и немецких городов.

Я послал только телеграмму в Париж (телеграф функционировал исправно) находившемуся там Утину с просьбой помочь, если только это возможно, добраться от Льежа, а из Банка Мендельсона послали о том же депешу находившемуся в Париже моему приятелю, представителю этого дома ― Фишелю. ^[4]

16 августа немцы взяли Льеж и легко отбросили бельгийскую армию к морю (Антверпен).

Как два часовых, на её юго-восточной границе стоят две современных крепости ― Льеж и Намюр.^[5]

В это время уже развивались, ― доносил я 15 августа, ― энергичные операции немцев в Бельгии: перебросив сильную кавалерию на северный берег Мааса для демонстрации против бельгийской армии, сосредоточенной к северо-западу от Льежа, немцы двинули прямо на запад со стороны Люксембурга 8 корпусов (II, IV, VI, VII, IX, X, XI и Гвардейский), которые к сегодняшнему утру должны были дойти до Мааса на узком фронте от Намюра до французской границы.^[5]

В первый же день моего приезда, 9 августа, в главную квартиру общее положение на Западном фронте (то есть французском, в отличие от Восточного, как было принято именовать русский фронт) мне уже представлялось тяжёлым: передовые германские корпуса вторглись в Бельгию, первоклассная крепость Льеж пала, и только несколько фортов ещё геройски держались под огнём тяжёлой германской артиллерии.^[5]

Я уверен, что это был кофе по-венски, который не известен ни в Варшаве, ни в Вене; или, пожалуй, кофе, который в холодном виде во Франции называется «по-льежски» ― по имени города Льеж в Бельгии, где такого кофе, разумеется, тоже не знают...^[6]

Сидализа его оказалась девочкою веселою и забавною. Мы с ней премило прокутили затем три дня в Антверпене, съездили в Брюссель, Лилль, Льеж. Мосье Франсуа за все это время ни разу не показался на нашем горизонте, ― деликатнейший человек! Лишь перед самым моим отъездом вынырнул на вокзале ― пожелать мне счастливого пути.^[7]

— Что ж, теперь в Льеже вы могли и практически познакомиться с валлонским наречием, — говорю я, не подумавши, и только потом, когда уже сказано, соображаю, что фраза эта похожа на насмешку или упрёк и неуместна в обращении к раненому пленному. Но он не видит в этой фразе ни насмешки, ни упрёка и радостно кивает головой <...>
— Да, да. Вообразите, раньше я ни разу не был в Бельгии. Ездил специально в Лозанну и в Лангедок, а Бельгию все откладывал. Мне действительно было любопытно слышать валлонское наречие, — он улыбается самому себе и со смаком произносит: — «Лидж». Знаете, по валлонски Льеж называется «Лидж»!

Был занят без боя и полуразрушенный Брюссель, пышная по своей архитектуре с последними сооружениями чудес техники и искусства XX века, столица Бельгии. Была осаждена старинная боевая крепость Льеж, геройски выдерживавшая осаду и в последнюю минуту взорвавшая своими руками свой последний уцелевший форт. После долгих боев, после отступления на север бельгийской армии, много уже позднее, был занят и Антверпен: последний большой город-крепость, где сосредоточилось войско, народ и правительство разоренной Бельгии.^[8]

Урядник, подай сюда ружьё Прохора Петровича. Пристав дословно все записывал, его перо работало непослушно, вспотычку, кое-как. Следователь привычной рукой охотника переломил в затворе ружье и рассматривал стволы на свет.
― Да, ружьецо доброе… Льеж… Стволы дамасские, один ствол чокборн… Копоть свежа, вчерашняя, тухлым яичком пахнет… А почему ж копоть в том и другом стволе? Ведь вы ж один раз стреляли?^[9]

Безрадостные в Бельгии призывают к революции. В старом Брюгге ― на зелёных кандалах ― всеобщая забастовка; кровь на улицах Льежа.^[10]

― В Германии вас так сожгут, что опомниться не успеете, ― ласково шептал он, щеголяя своим мужественным отношением к смерти.
― Какой ужас!
― Боши на это мастера, сожгут вас, как какой-нибудь Льеж…
― Которого они вдобавок не сожгли, ― поправил другой сосед, угрюмый, больной адвокат.
― Ну, так Лувэн.
― И Лувэна не сжигали. Пора бросить этот разговор о Льежах и Лувэнах! Тоже хороши и ваши союзнички, клявшиеся нам в вечной дружбе. Боком у нас стала их дружба!^[11]

 В то лето все восхищались Бельгией ― маленькой страной, принявшей первый удар немецких армий. Всюду пели песню о защитниках осаждённого Льежа. Бельгия была разбита вдребезги в два-три дня. Над ней сиял ореол мученичества. Готические кружева её ратуш и соборов обрушились и перетерлись в пыль под сапогами немецких солдат и коваными колёсами пушек.^[12]

 ― Дело в том, ― объяснил Захаров, ― что Бельгия ― классическая страна
трамваев. И мистической поэзии. Меня выслали за границу ещё гимназистом. Я попал в Бельгию, прижился там и окончил инженерный институт в Льеже. Но дело не в этом. Дело в войне. Вот, извольте! ^[12]

XII.1924. ― Мите! Очень странное впечатление производит на меня твоё желание оставить Льеж и переехать в Париж, в город des beaux arts...^{[комм. 1]} Ты неисправимый идеалист с дон-кихотскими замашками и часто совершаешь патентованные, скандальные глупости… Считайся с действительностью...^[13]

― Но это огромный город! Как Льеж. Ну и что ты там делаешь?
― Работаю на заводе. Я ведь инженер...

По никем не обозначенным границам турки из Исламской Земли Северный Рейн-Вестфалия стоят насмерть против сербов из Южно-Германского Православного Собора... Республика Северная Италия атомными минами отгораживается от южан… Вы же через Бельгию ехали? Видели, что там вытворяют мирные фламандцы и их Союз Разделения, видели, во что превратились Брюссель, Льеж?

Шовинисты все надписи сделали, конечно, не на английском языке, но Париж всё равно звучал как Париж, Рим как Рим и даже Льеж как Льеж.

Весной ему обещана командировка в Льеж; там соберутся настоящие коллеги: Жан Бальзамо из-под Бордо, итальянец Пинелли, старый финн Пекка Маттинен, голландец ван дер Хаален и многие другие, известные и не очень, знакомые и незнакомые, сыропродавцы, сыровары и дегустаторы ― благочестивые потомственные сырознатцы, жизнелюбивые умертвители молока.

Как рабочего-бельгийца
Льеж обугленный дымил,
Я в руках его суровых,
Как в преддверье мира жил. ^[14]

 И жизнь была тиха,
И летний воздух свеж...
Давно ли жениха
Я провожала в Льеж!.. ^[15]

 Как всегда – встаёт луна,
Тянет с моря ветром свежим...
Только друг убит под Льежем.
Милая страна
Вся разорена.^[15]

 Но блеснула из-за башен
Льежа гневная заря, –
И спешишь ты в бой, бесстрашен,
Светлым мужеством горя.^[15]

Вот – пáр.., вот – ó.., вот – хóд..,
А вместе трое – пар–о–ход,
Гудок ревёт и ветер свеж,
Пока я лью, ты льёшь, он льёт,
А вместе все мы едем в Льеж.