У этого термина существуют и другие значения, см. Лебедь (значения).
У этого термина существуют и другие значения, см. Чёрный (значения).
Чёрный ле́бедь (лат.Cygnus atratus) — водоплавающая перелётная птица из рода лебедей (Cygnus) семейства утиных (Anatidae). Шея чёрного лебедя наиболее длинная среди лебедей, благодаря 32 шейным позвонкам он может охотиться под водой в более глубоких водоёмах. В полёте шея составляет больше половины всей длины птицы. Оперение и лапы чёрного цвета, белыми являются лишь отдельные перья, спрятанные в глубине. На краях крыльев у чёрных лебедей перья кудрявые. Клюв светящегося красного цвета и украшен белым кольцом у края.
В отличие от лебедей-шипунов, у чёрных лебедей есть голос, которым они друг друга приветствуют, сопровождая это поднятием и опусканием головы. Иногда они выплывают на середину озера, кладут голову на воду и далеко трубят, зовя сородичей или просто выражая недовольство. Чёрные лебеди питаются преимущественно водными растениями и мелкими водорослями, не брезгуют также зерном, например, пшеницей или кукурузой. Иногда они ощипывают листья со свисающих к воде ветвей плакучих ив или же прибрежные травы.
На расстоянии около ста метров от берега над поверхностью моря поднялась одна, а затем другая голова, сидевшие на длинной шее; головы были плоские, как у змеи, а шеи грациозно извивались. Казалось, что плывут два огромных чёрных лебедя, туловища которых чуть поднимались над водой.[3]
Знаете ли Вы <...>, что в Австралии водятся черные лебеди? В известное время года, над внутренними озёрами этой страны они появляются десятками тысяч. И он говорил о небе, покрытом могучими чёрными крыльями, ― это какая-то другая история мира, это возможность иного понимания всего, что существует...[4]
Замечательное зрелище было, когда чёрные лебеди вдвоем подплыли к большому белому и стали кружить вокруг него, нахохлившись, приподняв крылья и выгнув шеи буквой S.[6]
— Виталий Рубин, из дневников, 8 октября 1968, Гагры
...поразился одновременно и сходству и несходству братьев. Словно чёрный и белый лебедь. Петров ― само доброжелательство и мягкость. Катаев ― язвительность, даже желчность и убийственно точные оценки. [8]
Внутри острова <Тасмания>, какъ сказывали намъ здѣшніе жители, въ большемъ числѣ водятся Емю или Новоголландскіе казуары, черные какаду и черные лебеди; но мы едва могли достать три пары послѣднихъ, а первыхъ двухъ породъ къ сожалѣнію и видѣть не случилось.[11]
— Алексей Лазарев, «Плавание вокруг света на шлюпе Ладоге в 1822, 1823 и 1824 годах», 1832
В числе факторов, которые должны были морально поднять войска, но фактически послужили к их вящему разложению, были комиссары и комитеты. Быть может, среди комиссаров и есть чёрные лебеди, которые, не вмешиваясь не в своё дело, приносят известную пользу. Но самый институт, внося двоевластие, трения, непрошенное и преступное вмешательство, не может не разлагать армии.[12]
В Сузунском заводе <Алтай> на пруде 9 октября <1882 года> появились чёрные лебеди. Двух из них тотчас убили из винтовок; а один, задев за крышу сарая, упал во двор к купцу Васину, где и поймали руками запоздавшего гостя. Четвертого лебедя убил мальчик из винтовки 12 октября на заводском шлюзе. Все четыре лебедя сероватого пера, что и говорит о их молодости.[1]
Давалось «Лебединое озеро», всегда неминуемо вызывающее во мне какую-то специфическую томную печаль. Вальс чёрных лебедей, да и вся эта милая старинка, имеет в себе нечто пыльно-похоронное, сладостно-кладбищенское, нечто ужасно щемящее. Вспомнили и то, как наши девочки-малютки танцевали под ту же музыку в исполнении их мамы в балетных тю-тю после того как мы их свели (то было в 1902 году!) именно на этот балет! Дни нашей молодости, дни, когда жизнь была еще впереди… Вид зрительного зала Мариинского театра, такой обыкновенно радостный, праздничный, показался мне сегодня унылым и печальным.[2]
Замечательное зрелище было, когда чёрные лебеди вдвоем подплыли к большому белому и стали кружить вокруг него, нахохлившись, приподняв крылья и выгнув шеи буквой S. Белый в свою очередь, принял боевую позу и стал проделывать весьма замысловатые маневры. В конце концов чёрные вынуждены были убраться восвояси.[6]
— Виталий Рубин, из дневников, 8 октября 1968, Гагры
У него <у Евгения Петрова> дома я познакомился с его старшим братом, Валентином Катаевым, и поразился одновременно и сходству и несходству братьев. Словно чёрный и белый лебедь. Петров ― само доброжелательство и мягкость. Катаев ― язвительность, даже желчность и убийственно точные оценки. <...>
...на все попытки Петрова вставить об актёрах хоть что-то положительное [Катаев отвечал тем, что, как говорится, бил и накладывал. Я слушал их развесив уши, признаюсь, не без удовольствия. И у меня возникли два образа из «Лебединого озера» ― белый и чёрный лебеди. Понимаю, что это может быть банально и даже пошло, но, пока братья перебрасывались фразами, передо мной точно мелькала балерина то в белой, то в чёрной пачке.[8]
С появлением гуся началась такая суматоха, что можно было подумать, что гусь самая редкая птица из всех пернатых — чудо, в сравнении с которым чёрный лебедь самая заурядная вещь. И действительно, гусь был большой редкостью в этом доме.
…Солнце ещё не успело позолотить верхушек тамариндовых деревьев, ещё яркие тропические птицы дремали в своих гнёздах, ещё чёрные лебеди не выплывали из зарослей австралийской кувшинки и желтоцвета, — когда Вильям Блокер, головорез, наводивший панику на всё побережье Симпсон-Крика, крадучись шёл по еле заметной лесной тропинке…
На мраморе террасы была скорбь в своих воздушно-черных ризах и неизменно бледным лицом. К её ногам прижимался черный лебедь, лебедь печали, грустно покрикивая в тишину, ластясь. Отовсюду падали ночные тени.[14]
На тяжёлом троне восседал Мрак, повелитель этой страны. И старик сел на трон и призвал чёрного лебедя. И говорил лебедю своим глухим, холодным голосом: «Лети к моему неверному сыну и зови его сюда… Здесь погибают в его отсутствии. «Скажи ему, что я сам встал из гроба и сел на трон в ожидании его»…[14]
Запахнувшись в свой пурпур и увенчанный маками, чуял он бесшумный лёт птицы из родимых стран. А в небесах летал чёрный лебедь и манил за собою короля. Он пел о покинутом народе и звал на далёкую родину… От этого зова деревья, колыхаемые, уплывали вдаль сонными вершинами.[14]
Король опустил венчанную голову. Закрыл глаза. Столетний владыка сидел на троне, окровавленный рассветом. В дворцовое окошко влетел чёрный лебедь и заговорил: «Не жди сына. Погиб от бессилия. Заплутался в лесных чащах, возвращаясь на родину…»[14]
― Смотрите ― прервал беседу возглас Громеко, ― какие огромные морские змеи!
На расстоянии около ста метров от берега над поверхностью моря поднялась одна, а затем другая голова, сидевшие на длинной шее; головы были плоские, как у змеи, а шеи грациозно извивались. Казалось, что плывут два огромных чёрных лебедя, туловища которых чуть поднимались над водой.
― Это не змеи, ― сказал Каштанов, разглядывая животных в бинокль. ― Я уверен, что это не что иное, как плезиозавры, присутствие которых в верхнеюрском море вполне возможно.[3]
...случилось, что они трое оказались у пруда ранее других. Тогда, завидев спящих лебедей, Джесси захотела разбудить черного австралийского лебедя. Он, рядом со своей белоснежной подругой, мирно отражался в озаренной воде, спрятав голову под крыло. Джесси ступила на покатый газон и, подобрав платье, протянула руку; стоя у самой воды, она стала звать лебедя: «Ноэль! Куси-муси, Ноэль, соня!» Но лебедь спал, и, подступив ещё ближе, Джесси соскользнула ногой в воду. Ее туфля и чулок сразу промокли; Регард подхватил ее, вывел наверх, а лебеди проснулись и, вытянув шеи, сонно повели крыльями, приподняв их, как бы разминаясь от сна.[15]
«Знаете ли Вы; ― сказал он затем, ― что в Австралии водятся черные лебеди? В известное время года, над внутренними озёрами этой страны они появляются десятками тысяч». И он говорил о небе, покрытом могучими чёрными крыльями, ― это какая-то другая история мира, это возможность иного понимания всего, что существует, ― говорил он, ― и это я никогда не увижу.
― Чёрные лебеди! ― повторил он. ― Когда наступает период любви, лебеди начинают кричать. Крик им труден; и для того, чтобы издать более сильный и чистый звук, лебедь кладет шею на воду во всю длину и потом поднимает голову и кричит. На внутренних озерах Австралии! Эти слова для меня лучше музыки. Он долго говорил еще об Австралии и чёрных лебедях. Он знал множество подробностей об их жизни; он читал все, что было о них написано, проводя целые дни за переводами английских и немецких текстов, со словарем и с записной книжкой в руках.[4]
Авдеенко тупо смотрит на Харлампия Диогеновича, как бы не понимая, а может быть, и в самом деле не понимая, почему он может сломать шею.
― Авдеенко думает, что он лебедь, ― поясняет Харлампий Диогенович. ― Чёрный лебедь, ― добавляет он через мгновение, намекая на загорелое, угрюмое лицо Авдеенко. ― Сахаров, можете продолжать, ― говорит Харлампий Диогенович. Сахаров садится. ― И вы тоже, ― обращается он к Авдеенко, но что-то в голосе его едва заметно сдвинулось. В него влилась точно дозированная порция насмешки. ―… Если, конечно, не сломаете шею… чёрный лебедь! ― твёрдо заключает он, как бы выражая мужественную надежду, что Александр Авдеенко найдёт в себе силы работать самостоятельно. Шурик Авдеенко сидит, яростно наклонившись над тетрадью, показывая мощные усилия ума и воли, брошенные на решение задачи. Главное оружие Харлампия Диогеновича ― это делать человека смешным.[16]
Что мне нравится в чёрных лебедях, так это их красный нос.
Впрочем, к нашему рассказу это не имеет никакого отношения. Хотя в тот вечер я сидел на лавочке у Чистых прудов и смотрел как раз на чёрных лебедей. Солнце укатилось за почтамт.
В кинотеатре «Колизей» грянул весёлый марш и тут же сменился пулемётной очередью.[7]
Семипятницкий вошёл в травы и по глинистой тропе забрался на верхушку большего кургана. И взглянул на мир от дороги. Дыхание его застыло в груди, голова закружилась. Великолепие увиденного пейзажа ослепило и лишило способности двигаться. Тёмная полированная гладь Волхова была недвижна и отражала уже взошедшую луну, звёзды и само небо в его бездонности, отчего река и сама казалась глубиной в миллиарды световых лет. Дачи и домики на другом берегу ласкали тёплыми огоньками. Деревья и кусты трепетали на лёгком ветру, как клочки пуха чёрного лебедя, свист крыл которого, казалось, ещё слышен в летней ночи. Несколько минут, а может, и дольше, Максимус не мог пошевелиться, затем сел прямо на поросшую травой землю. Он закрыл глаза, не в силах вынести такой красоты.[9]
Австралийский чёрный лебедь на волне
Словно в сказке на картинке виден мне.
Настоящий, проплывает предо мной,
Весь змеиный, весь узорный, вырезной.[17]
Это значит то,
Что, если б Наши избы были на колёсах,
Мы впрягли бы в них своих коней
И гужом с солончаковых плёсов
Потянулись в золото степей.
Наши б кони, длинно выгнув шеи,
Стадом чёрных лебедей По водам ржи
Понесли нас, буйно хорошея,
В новый край, чтоб новой жизнью жить.
Над прудом чуть дымится жемчужный навес.
В этот час вы, я думаю, спите?
Выгнув шею в большое французское S,
Чёрный лебедь торопит: «Дай булки!»
Я крошу ему булку. А с лона небес Солнце брызжет во все закоулки.
↑ 12В. А. Рубин. Дневники. Письма. Кн. 1-2 / Предисл. И. М. Рубиной, науч. ред. Л. Дымарская-Цигельман, обл. А. Резницкого. — Израиль, издательство А.Резницкого, 1988 г. (Библиотека Алия, 124-125)
