Ордалия avant la lettre в позднеантичном тексте? Чудо об огненном испытании Василием Великим брата Петра

23 ноября 2021 года состоялось восемьдесят шестое заседание семинара «Символическое Средневековье». С докладом «Ордалия avant la lettre в позднеантичном тексте? Чудо об огненном испытании Василием Великим брата Петра » выступил старший научный сотрудник Лаборатории медиевистических исследований Алексей Владимирович Муравьев.

Ордалия – один из самых известных феноменов средневекового правового мировоззрения. История Judicium Dei неплохо известна в Западной Европе IX–XIII вв. Ее формы (per aquam amaram, per ignem, per pugnam и даже per cæsum et panem) широко применялись для доказательства правоты или ложности обвинения. Доказывалось, как правило, обвинение в колдовстве или прелюбодеянии. Соблюдение святости брака (sanctitas matrimonii) приравнивалось к сохранению девства. В знаменитой книге П. Броуэ «De ordaliis» (Рим, 1932) собраны основные документы, отражающие не только практику правоприменения, но и отношения церковных властей к ней, в частности, растущее недоверие. Интересно, что источники не фиксируют такую практику для позднеантичного общества (как на Западе, так и на Востоке), что ставит вопрос по связи ордалии с изменениями мировоззрения от архаики к модерну.

Ордалия выдает мифологическое отношение к юридической процедуре: Бог должен доказать то, что люди не могут. Ч. Ли в исследовании об ордалии указал на постепенное усложнение самой процедуры, целью которой было не только получение убедительного юридического решения, но и устрашение слабовольных. Такое «скатывание в архаику» отражает тотальное разочарование в людях, единственное упование которых — в Боге. П. Браун в статье 1975 года связывает появление ордалии с проведением границ между сакральным и профанным, а недавнее исследование Я. Пиларчика указывает на то, что в ситуации аномии эта процедура должна была восстановить социальный порядок, нарушенный преступлением. Такой судебный поединок был предтечей дуэли, но, если смотреть синхронно, ты мы увидим связь этой процедуры с клятвой, а также с испытанием освященным хлебом и другими подобными процедурами, привлекающими авторитет божества для решения неразрешимых вопросов. Исследователи особо указывают на специфическое значение ордалии в деле доказательства целомудрия, того, что некая личность сохранила супружескую верность или невинность там, где медицинское освидетельствование или показания свидетелей не могут предоставить решительных аргументов.

В восточных обществах древности ордалия также нередко использовалась для доказательства супружеской верности или целомудрия. Можно привести пример Законов Хаммурапи (закон 132): «Если против чьей-нибудь жены будет протянут палец другим мужчиною, хотя она не была захвачена лежащею с другим мужчиною, то ради своего мужа она должна опуститься в воду». Аналогичные же процедуры предписаны и в Библии (Числ 5:11-31). Известно, что они существовали и в Иране (История обвиненного Сиявуша у Фердоуси), и в доисламской Аравии, и в раннем христианстве (Апокрифы о Марии и Иосифе). Однако как только мы подходим к Византии, источники не фиксируют свидетельств о применении judicium dei. Впрочем, в памятнике, известном как «Miracula sancti Basilii» (изд. F. Combéfis. Sanctorum Patrum Amphilochii Iconensis, Methodii Patarensis et Andreae Cretensis opera omnia quae supersuiit (Paris, 1644), р. 155-225) находится такой случай (сам же памятник представляет собой компиляцию, сделанную в VI веке, на основе записей конца IV века): первое чудо (Περὶ τοῦ γενομένου θαύματος ὑπὸ τοῦ ἁγίου Βασιλείου, εἰς Πέτρον τὸν αὐτοῦ ἀδελφὸν καὶ τὴν ἰδίαν αὐτοῦ νύμφην) свидетельствует о том, как Василий Великий, узнав а доносе на своего брата Петра, которого обвинили в том, что тот после епископского рукоположения продолжает сожительствовать со своей супругой, отправляется город Севастию (совр. Сивас), чтобы самому разобраться в обвинении. Мы видим, что для автора сохранение епископом целомудрия приравнено к сохранению супружеской верности. В этом мы видим влияние т. н. «мессалианства», по сути сирийского аскетизма, пропагандистом которого был друг Василия Евстафий Севастийский. Евстафианская тема очень заметна в этом чуде.

Прибыв в город, Василий Великий сперва прибегает к инкубации (сну в церкви), и ночью происходит чудо: Василий Великий видит ангелов, помавающих рипидами на непорочную супругу епископа (ἀγγέλους ριπίζοντας τὴν ἄμεμπτον αὐτῶν κοίτην). Удостоверившись, что суд Божий на стороне епископа, Василий прибегает к процедуре ордалии: в церкви после службы он приказывает принести раскалённые угли (μόδιον σιδηροῦν πληρούμενον σφοδροτάτων λαμπάδων) и требует, чтобы сначала жена, а потом и сам епископ простёрли свои одежды, на которые кладут угли. Сверхъестественным образом и одежда, и сами испытуемые остались невредимы. Тем самым проведение ордалии подтвердило целомудренную жизнь епископа Петра и ложность возводимых обвинений. В подробном описании процедуры видно, что автор и читатели не очень хорошо знакомы с этой практикой, для них она в новинку.

Однако в сборнике чудес есть ещё одно чудо «О пресвитере Анастасии», в котором присутствует нечто вроде вышеуказанной процедуры ордалии. Узнав о некоем кесарийском пресвитере крайне благочестивых нравов, Василий идёт к нему и чудесным образом узнает, что его жена живет с пресвитером в целомудренном браке (γυνὴ μὲν αὐτοῦ ὑπάρχει τῷ ὁνόματι, ἀδελφὴ δὲ τῇ χρήσει), то есть их брак не совершился по аскетическим причинам. В этом мы тоже видим черты «мессалианского» или «евстафианского» движение в Каппадокии. Однако у этого чуда есть и продолжение: благочестие пресвитера доказывается ещё и тем, что в дальней комнате он в течение многих лет содержит прокажённого, безнадёжно больного человека (из смирения не рассказывая об этом). Тем самым филантропия выступает как дополнительное доказательство, свидетельствующее в пользу пресвитера. Между двумя историями есть много общего, однако во второй истории отсутствует юридическое или квазисудебное оформление процедуры ордалии.

Таким образом, в позднеантичном тексте мы видим генезис юридической процедуры апелляции к архаике, к обычному праву и «суду Божию». Интересно, что далее в Византии мы практически не встречаем случаев использования ордалии, за исключением, пожалуй, откровенных заимствований с Запада. Иными словами, перед нами уникальные свидетельства о том, что «суд Божий» возникает в ситуации позднеантичного падения авторитета власти и роста авторитета епископа, которая отражается в том числе в увеличении числа архаических элементов в судебных процедурах.