Александр Филиппов: «Большому кризису – большую теорию» (интервью Полит.РУ)

Александр Фридрихович, закончился 2014 год. Каким он для вас стал как ученого? Какими успехами вы гордитесь, какие публикации бы отметили? 

Прошедший год был достаточно тяжелым. В начале 2015 года вышли и выйдут любопытные книги (именно книги, а не статьи), и будет видно, какая напряженная работа всё это время шла. Тяжесть работы обусловлена не только тем, что надо писать книги и статьи. А тем, что у нас  в университете хорошо поставлен учет публикационной активности. Согласно требованиям ВШЭ ученый должен быть устроен так, чтобы каждый год что-то публиковать. На мой взгляд, это неправильно, но, раз такое требование есть, мы публикуем. В этом напряжении мы и пребываем. 

А публикации – это переводы или оригинальные работы? 

На самом деле, это будет и то, и другое. Это будет очень давно готовящийся к печати сборник работ Карла Шмитта, который частично воспроизводит то, что было раньше. Там есть и несколько новых переводов с довольно большим послесловием, которое я написал. Будут опубликованы и оригинальные работы. Но, вообще говоря, у нас в Центре – период собирания сил, мы выполнили свою норму по публикациям и, кажется, успешно, есть все основания надеяться, что мы успешно пройдем всю отчетную страду. По-настоящему важные вещи начнут появляться в этом году, и по преимуществу это будут оригинальные работы, в меньшей степени – переводы. 

Какими достижениями был отмечен 2014 год для Центра фундаментальной социологии и что планируется на 2015? Какие конференции и дискуссии? 

Есть вещи, которые находятся в области мысли, и, чтобы объяснить эти достижения, нужно, как и в любой науке, перед этим прочитать целую лекцию. А есть вещи, которые лежат на поверхности, которые легко показать. У журнала «Социологическое обозрение», который мы выпускаем, в 2014 году началась новая жизнь. Руководство университета поставило перед нами задачу стать заметным международным журналом. 

В ответ мы предложили публиковать работы как отечественных ученых, так и зарубежных коллег на иностранных языках и получили в этом поддержку. Наш журнал – электронный, а в электронном многие вещи делаются легче, чем в бумажном издании. Но во всех остальных отношениях – научное качество статьи, ее оформление, включая ссылки, сноски, прохождение через peer review, т.е. получение на нее отзывов, и все остальное – происходит так же, как и в бумажном научном журнале. 

Поэтому издание статьи на английском, французском языках, а в проекте у нас еще на немецком и на испанском – это не просто публикации текста западного коллеги as is (как они поступили). Это ее рецензирование и редактура. Несколько статей уже прошли через все наши процедуры. У нас выходят три номера журнала в год. В 2014  году – я к этому подводил – у нас произошла очень важная вещь: мы сейчас завершаем работу над специальным выпуском журнала. К моменту выхода интервью он уже будет лежать на сайте. Это тематический номер, который весь составлен из работ на английском языке. 

Поначалу мы никак не могли для себя сформулировать тему этого выпуска. У нас сложный коллектив. У одного были одни интересы, у другого – другие. Такой англоязычный номер выпускался впервые. У каждого есть большие международные связи и готовность приглашать специалистов для участия в тематическом номере со всего мира, но мысль, что надо составить не рубрику, не подборку работ, а целый номер выпустить на английском языке, нас немного пугала. 

В середине года, в июне, я был в Финляндии на Первом международном конгрессе исследователей приграничных территорий (Association for Borderlands Studies, ABS). Ранее я не отдавал себя отчета в том, несмотря на мой интерес к социологии пространства, насколько это обширная и многих людей привлекающая тема. И мы решили, что мы сделаем номер по границе. По-английски это  называется «Borders: Merging, Emerging, Emergent» («Границы: сливающиеся, появляющиеся и неожиданные»). 

Сейчас в мире появляется множество новых границ, старые распадаются, новые появляются, границы сливаются, границы образуются внезапно там, где никаких границ не было. С границами происходит вакханалия, и это проблема, как свидетельствует конференция, привлекает к себе внимание. В общем, мы запустили call for papers offer в научные сети. В обычной ситуации так не делается, чтобы давать приглашаемым авторам считанные недели для ответа, но у нас уже подходили все сроки. 

Честно говоря, я не верил, что что-нибудь получится и больше надежд возлагал все-таки на более привычные методы приглашения тех, кого знаешь лично или по публикациям. Но внезапно, за короткое время – менее трех недель –  к нам поступило больше трех десятков предложений. Из них около 25 мы отобрали как серьезные предложения, и, когда к нам пришли статьи, мы их запустили через наше peer-review. 

Оказалось, что радовались мы рано, из поступивших статей было очень много слабых или нуждающихся в серьезной обработке текстов. Но, тем не менее, из хороших статей составился солидный том. Я считаю, что это очень серьезный результат, что он будет интересен как нашей отечественной публике, так и повысит «планку» журнала, его узнаваемость, цитируемость в мире. 

Будет ли там ваша статья? 

Вместо статьи я немного модифицировал свое выступление на июньском конгрессе. Мне оно, честно говоря, не очень нравится, и, если бы не обязанность главного редактора выпустить вместе с журналом еще какое-то свое вступительное слово, я бы снял свой текст, но… Отчасти я был некоторым тормозом, потому что очень много сил ушло на доводку других статей, а сил и времени, чтобы сделать свой собственный текст, уже не оставалось – мы обязались выпустить его в 2014 году. 

Выходит, вы выступаете уже не столько в роли ученого, сколько продюсера. В чем-то теперь вы похожи на директора научной фабрики… 

Да. Вместо того, чтобы рассказывать о научных результатах, я вам рассказываю об организационных успехах. Но вот так складывается жизнь. 

На своих лекциях вы учили и учите социологическому взгляду на мир. И нас, и ребят, которые пришли позже. Такой взгляд на мир вам мешает или помогает? 

Когда-то было такое противопоставление философов: плачущий Гераклит и смеющийся Демокрит. Для социологов ближе более поздний взгляд одного из праотцов нашей науки, Спинозы, который говорил: «Не плакать, не смеяться, но понимать» (Humana actiones non ridere, non lugere neque delectari, sed intelligere, дословно: «Не смеяться на человеческими поступками, не оплакивать их и не восхищаться ими, но понимать»). В социологии, конечно, присутствует элемент иронии, но это горькая ирония.
Если социология смеется, то это такой злобный смех. А в принципе – конечно, если в древности Боэций в ожидании казни утешался философией,  то социологам, в меньшей степени, приходится утешаться посредством социологии. Мой учитель Ю.Н. Давыдов, всякий раз, когда попадал в неприятную жизненную ситуацию, старался смотреть  на это как социолог. Я пытаюсь это перенять, иногда получается, иногда – нет. 

Сейчас наступает экономический кризис. Существует ли социология кризиса? Как социолог – какие рекомендации вы дадите людям, как вести себя в кризис? 

Как вести себя в кризис, социология объяснить не может, потому что «каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», социология может только выявлять так или иначе типичные повторяющиеся действия. Если она говорит об уникальном, то это социология однократных уникальных событий, тогда это и знание тоже уникальное, которое неприложимо к другим ситуациям. Правда, спрос на науку в тяжелые времена все равно растет, люди пытаются найти островки порядка в море хаоса. 

Если верить одному из историков западной социологии, он объясняет, почему теория социального действия Толкота Парсонса получила такой успех, хотя создавалась во времена Великой Депрессии – за стенами Гарвардского университета, где он преподавал, был  жестокий экономический кризис, а внутри – всё хорошо, упорядоченно, студенты из «сытых» семей приходили и чувствовали, что жизнь не изменилась, студенты из бедных семей приходили и чувствовали, что они, наконец, попали туда, куда им имело смысл стремиться. Теория порядка в мире порядка внушала оптимизм. 

Райт Миллз позже издевательски называл теорию Парсонса “Grand Theory”. Точный перевод на русский язык, с сохранением иронии, был бы “величественная теория”. У нас, как всегда, перевели – и это закрепилось – неправильно, назвали “большой теорией”. Ну вот, насчет большой теории – не знаю, то ли будет, то ли нет, но если будет Великая депрессия, то, может статься, будет и у нас величественная теория, а если будет небольшая депрессия – значит, у нас будет мелкая теория.

Интервью на сайте Полит.РУ.